Исходный текст
(1)Впервые в жизни я поймал себя на том, что мне радостно слышать чужую речь. (2)Не понимая языка, я слышал то, чего никогда не слышал в русской, понятной мне речи, а именно: как люди говорят... (3)Как они замолкают и как ждут своей очереди, как вставляют слово и как отказываются от намерения вставить его, как кто-нибудь говорит что-то смешное и — поразительно! — как люди не сразу смеются, как они смеются потом и как сказавший смешное выдерживает некую паузу для чужого смеха. (4)Как ждут ответа на вопрос и как ищут ответ, в какой момент говорят о тебе, ничего не понимающем. (5)Интересно, что, когда они говорят со мной, то есть говорят по-русски, они никогда не смеются. (6)Стоит им перейти на армянский — сразу смех. (7)Словно смеются над тобой, непонимающим. (8)Так вполне может показаться, пока не поймёшь, что смеяться возможно лишь на родном языке. (9)Мне не с кем было посмеяться в Армении. (10)Отсмеявшись, они спохватывались. (11)Улыбка смеха таяла и сменялась улыбкой вежливости. (12)Их лица приобретали чрезвычайно умное и углублённое выражение, как бывает в разговоре с иностранцами на плохом языке, когда чем глупее разговор, тем значительнее интонация, а киваний и поддакиваний не сдержать никакими силами... (13)После таких разговоров ноют мускулы лица и шеи от непривычной, неестественной работы. (14)Только на родном языке можно петь, писать стихи, признаваться в любви... (15)На чужом языке, даже при отличном его знании, можно лишь преподавать язык, разговаривать о политике и заказывать котлету. (16)Чуть ли не так, что чем тоньше и талантливей поэтическое и живое знание родного языка, тем безнадёжней знание чужого, и разрыв невосполним. (17)Мне не с кем было посмеяться в Армении. (18)И я был счастлив, когда обо мне забывали. (19)Был счастлив журчанием и похрустыванием армянской речи, потому что у меня было полное доверие к говорящим. (20)Антипатия к чужой речи в твоём присутствии — от боязни, что говорят о тебе, и говорят плохо. (21)Откуда эта боязнь — другой вопрос. (22)Переговариваться на незнакомом собеседнику языке считается бестактным прежде всего среди людей, не доверяющих друг другу. (23)Среди дипломатов, допустим. (24)Мы же доверяли друг другу. (25)Более того, мои друзья были настолько тактичны, что при мне договаривались насчёт меня именно на своём, непонятном мне языке, чтобы я не подозревал о всех тяготах организации моего быта: поселения, сопровождения и маршрутов. (26)Я слушал чужую речь и пленялся ею. (27)Действительно, — что за соединение жёсткого, сухого, прокатистого и удивительно мягкого, и, как сказал бы армянин, «нежьного». (28)«Джур» — вода журчит в камнях, «шог» — жара над этими камнями, «чандж» — муха звенит в этой жаре. (29)И вдруг среди всего этого «лолик» — помидор. — (30)Андрей, что лучше: «журавль» или «крунк»? (31)И действительно, что лучше? (32)Подумать только, «журавль»! (33)И не подозревал, что это красиво. (34)Или — «крунк»... (35)До чего хорошо! (36)Я влюблялся в слова: в армянские благодаря русским и в русские благодаря армянским...
Неужели только на родном языке можно по-настоящему смеяться, любить и творить? В данном отрывке рассказчик делится своим удивительным опытом, когда, оказавшись в Армении, он впервые осознал, насколько чужая речь способна пробудить в нем радость, несмотря на полное незнание слов. Автор показывает, как ощущается разница между родным и иностранным языками: он замечает, что при общении на русском языке собеседники не смеются, а когда переключаются на армянский, их смех кажется искренним и иногда даже насмешливым. Однако, этот казус приводит его к выводу, что смеяться и творить можно лишь на родном языке, который наполнен живой эмоциональностью и глубоким смыслом.
Позиция автора заключается в том, что родной язык обладает уникальной способностью передавать тончайшие нюансы чувств и мыслей, а иностранный, каким бы он ни был красив, остаётся механистичным и ограниченным в эмоциональном выражении. Автор приводит два ярких примера: во-первых, он описывает, как смена языка от русского к армянскому приводит к незамедлительному смеху собеседников, что иллюстрирует разницу в интонации и эмоциональной насыщенности. Во-вторых, он утверждает, что только на родном языке возможно петь, писать стихи и признаваться в любви, тогда как иностранный язык подчинён утилитарным функциям, таким как преподавание или разговор о политике. Эти два примера связаны логической схемой подтверждения: первый пример демонстрирует непосредственное эмоциональное отличие в реакции, а второй акцентирует творческий потенциал родного языка, дополняя и укрепляя основную мысль автора.
Лично я полностью поддерживаю позицию рассказчика. Мой жизненный опыт подтверждает, что общение и творчество на родном языке открывают доступ к самой душе человека. Примером из русской литературы может служить произведение А.С. Пушкина "Евгений Онегин", где герои, Онегин и Татьяна, благодаря богатству и естественности родного языка, способны передать всю глубину своих чувств и мыслей, что невозможно было бы выразить механистичным изложением на иностранном языке.