Вот и кончился последний... - сочинение ЕГЭ

Вот и кончился последний урок последнего дня нашей школьной жизни! Впереди ещё долгие и трудные экзамены, но уроков у нас больше никогда не будет. Будут лекции, семинары, коллоквиумы — все такие взрослые слова! — будут вузовские аудитории и лаборатории, но не будет ни классов, ни парт. Десять школьных лет завершились по знакомой хрипловатой трели звонка, что возникает внизу, в недрах учительской, и, наливаясь звуком, подымается с некоторым опозданием к нам на шестой этаж, где расположены десятые классы. Все мы, растроганные, взволнованные, радостные и о чем-то жалеющие, растерянные и смущённые своим мгновенным превращением из школяров во взрослых людей, которым даже можно жениться, слонялись по классам и коридору, словно страшась выйти из школьных стен в мир, ставший бесконечным. И было такое чувство, будто что-то недоговорено, недожито, не исчерпано за последние десять лет, будто этот день застал нас врасплох. В распахнутые окна изливалась густая небесная синь, грубыми от страсти голосами ворковали голуби на подоконниках, крепко пахло распустившимися деревьями и политым асфальтом. В класс заглянула Женя Румянцева: — Серёжа, можно тебя на минутку? Я вышел в коридор. В этот необычный день и Женя показалась мне не совсем обычной. Одета она была, как всегда, несуразно: платье, из которого она выросла ещё в прошлом году, шерстяная кофточка, а под ней белая, с просинью от бесконечных стирок шелковая блузка, тупоносые детские туфли без каблуков. Казалось, Женя носит вещи младшей сестры. Огромные пепельные волосы Жени были кое-как собраны заколками, шпильками, гребёнками вокруг маленького лица и всё-таки закрывали ей лоб и щёки, а одна прядь все время падала на её короткий нос, и она раздраженно отмахивала её прочь. Новым в ней был ровный, тонкий румянец, окрасивший её лицо, да живой, близкий блеск больших серых глаз, то серьёзно-деловитых, то рассеянно-невидящих. — Серёжа, я хотела тебе сказать: давай встретимся через десять лет. Шутливость совсем не была свойственна Жене, и я спросил серьёзно: — Зачем? — Мне интересно, каким ты станешь, — Женя отбросила назойливую прядь. — Ты ведь очень нравился мне все эти годы. Я думал, что Жене Румянцевой неведомы ни эти слова, ни эти чувства. Вся её жизнь протекала в двух сферах: в напряжённой комсомольской работе — она была нашим комсоргом — и в мечтаниях о звёздных мирах. Я никогда не слышал, чтобы в свободное от деловых забот время Женя говорила о чём-нибудь другом, кроме звёзд, планет, орбит, протуберанцев, космических полетов. Не многие из нас твёрдо определили свой дальнейший жизненный путь, а Женя с шестого класса знала, что будет астрономом и никем другим. Между нами никогда не было дружеской близости, учились мы в параллельных классах и сталкивались лишь по комсомольской работе. Несколько лет назад меня за один проступок чуть не выгнали из пионерского отряда. Ребята встали за меня горой, лишь одна Женя, новенькая в нашей школе, до конца настаивала на моём исключении. Это наложило отпечаток на моё отношение к ней. Позднее я понял, что Женина беспощадность шла от повышенной требовательности к себе и к людям, а вовсе не от злого сердца. Человек до дна прозрачный, стойкий и верный, она хотела, чтобы и все люди вокруг были такими. Я не был «рыцарем без страха и упрёка», и сейчас неожиданное её признание удивило и смутило меня. В поисках разгадки я мысленно пробегал прошлое, но ничего не нашёл в нем, кроме одной встречи на Чистых прудах... Однажды мы собрались в выходной день на Химкинское водохранилище — покататься на лодках. Сбор назначили на Чистых прудах, у большой беседки. Но с утра заморосил дождь, и на сборный пункт пришли только мы с Павликом Аршанским, Нина Барышева и Женя Румянцева. Нина пришла потому, что в выходной день не могла усидеть дома, я пришёл из-за Нины, Павлик — из-за меня, а почему пришла Женя, было нам непонятно. Женя никогда не появлялась на скромных наших пирушках, не ходила с нами в кино, в Парк культуры, в «Эрмитаж». Никто не подозревал Женю в ханжестве, просто у неё не хватало времени: она занималась в астрономическом кружке при МГУ и ещё что-то делала в Планетарии. Мы уважали эту Женину устремлённость и не хотели ей мешать. - Давайте покатаемся по пруду, и будем воображать, что мы в Химках. - Или в Индийском океане! — восторженно подхватила Женя. — Или у берегов Гренландии!.. Мы влезли в старую, рассохшуюся плоскодонку, подобрали на берегу две дощечки вместо вёсел и отправились в кругосветное путешествие. Едва ли кому-нибудь из нас, кроме Жени, это доставляло удовольствие. Пока мы с Павликом вяло шлёпали дощечками по воде, Женя придумывала трассу нашего путешествия. Вот мы проходим Босфор, через Суэцкий канал попадаем в Красное море, оттуда в Аравийское, оплываем Филиппины и входим в Тихий океан. Больше Женя не бывала с нами. Мы не раз приглашали её на наши сборища, но она отказывалась за недосугом. А что, если в тот единственный раз она пришла из-за меня, и из-за меня отступилась, сказав с гордой честностью: «Не вышло»... - Почему же ты раньше молчала, Женя? — спросил я. - К чему было говорить? Тебе так нравилась Нина! С ощущением какой-то досадной и грустной утраты я сказал: - Где же и когда мы встретимся? - Через десять лет, двадцать девятого мая, в восемь часов вечера в среднем пролёте между колонн Большого театра. Минули годы. Женя училась в Ленинграде, я ничего не слышал о ней. Зимой 1941 года, жадно ловя известия о судьбе моих друзей, я узнал, что Женя в первый же день войны бросила институт и пошла в лётную школу. Летом 1944 года, находясь в госпитале, я услышал по радио указ о присвоении майору авиации Румянцевой звания Героя Советского Союза. Когда я вернулся с войны, то узнал, что звание Героя было присвоено Жене посмертно. Жизнь шла дальше, порой я вдруг вспоминал о нашем уговоре, а за несколько дней до срока почувствовал такое острое, щемящее беспокойство, будто все прошедшие годы только и готовился к этой встрече. Я купил у цветочницы ландыши и пошёл к среднему пролету между колонн Большого театра. Постоял там немного, затем отдал ландыши худенькой сероглазой девушке и поехал домой. Мне хотелось на миг остановить время и оглянуться на себя, на прожитые годы, дождик, вспомнить слепоту своей юношеской души, так легко прошедшей мимо того, что могло бы стать судьбой.